Роман Буревой
"ВРАТА ВОЙНЫ"
издан в 2006г.
ФРАГМЕНТ
Глава 1
Стрельба. Две короткие очереди. Одна длинная. Потом опять – две короткие. Значит – утро. Борис упражняется, срезает очередями березки на косогоре. Под корень. Забава такая. Третье утро подряд. Попытка доказать (самому себе, разумеется) что руки не дрожат, а лес перед глазами не плывет и шатается только от ветра. Хотя ветра здесь нет. Тишина. Всегда тишина. Потому как рядом хроноаномалия. Слабенькая, но есть. Вокруг аномалии – хроноболото. Или просто болото. Или “боло” – так эти зоны называют на местном сленге. Впрочем, хроноаномалия – это летом. А сейчас осень. Врата открыты. Время нормально бежит. То есть очень быстро.
Опять две короткие, одна длинная. Скоро вокруг блиндажа и деревьев не останется.
“Будь снисходительным, – сказал себе Виктор. – Мы прошли вместе через смерть”.
Из них троих (трое из одиннадцати, Виктор это запомнил навсегда) Борис поправлялся медленнее всех. Он и ходить снова начал только несколько дней назад. До этого лежал в блиндаже или на лапнике у входа и грелся, подставляя обессиленное тело скупым осенним лучам.
Две короткие очереди... одна длинная.
– Зачем... – пробормотал Виктор и заворочался в спальнике, понимая, что утренний сон безнадежно испорчен. – Мне снилось, что я ужинаю с Аленой. При свечах... Ветчина... м-м-м... мясо по-мексикански... На десерт шарлотка...
Просыпаясь, они говорили о еде. И засыпая – тоже о еде. И днем непременно тоже. Тема неисчерпаема. Каша с маслом... горячая... масло тает... желтенькая лужица масла, м-м-м... Хлеб... белый пышный, с красно-коричневой корочкой.... м-м-м... Вспоминаешь и отправляешь в рот сухарик. Комочек консервов... понемногу... Деликатесы? К черту деликатесы... Одни кусочки... листочки... горошинки... игрушки. Проглотишь – ничего не ощутишь. Надобится что-то обильное, тяжелое, сытное. То, что набивает живот... Суп харчо. Куски баранины, обжаренный лук, рис, помидоры... м-м-м... Нет, чанахи... чанахи сытнее... фасоль... баранина... м-м-м... А больше всего хотелось того, что ел в детстве – картошечки вареной, рассыпчатой с подсолнечным маслом и сверху – лучок и укропчик. И еще – огурчик свеженький. В Витькином детстве пупырчатые хрустящие огурчики – деликатес.
– Надо уходить, – Димаш высунул голову из своего серо-зеленого мешка, похожего на огромную гусеницу.
– Чего ждать-то? Пока комбат пришлет за нами транспорт? Сердце чует – не пришлет. Еще день-другой протянем, до закрытия ворот не успеем. Вы как думаете, Виктор Павлович?
Виктор не ответил. Вылез из спальника. Встал. Сделал несколько приседаний. Голова не кружится. Это уже хорошо. Всем троим был нужен врач. Вернее – госпиталь. Но батальон больше не выходил на связь. Вообще в Диком мире со связью всегда плохо: летом пакеты доставляли вестовые. Девятнадцатый век. Романтика. Скачешь верхом по лесу, солнечные полотнища меж стволов. Зверье непуганое, птицы, олени... Красота. Но каждый второй посланец пропадает без вести. Либо медведь задерет, либо мары пристрелят. И вестовой подыхает с выпавшими из живота кишками. Или утонет в болоте, глотая вонючую воду. Виктору часто снилось, что он тонет в болоте. Просыпался в холодном поту. Кричал. Впрочем, они все трое вопили во сне, молотили руками невидимых врагов, рвались ходить – спальники мешали. Говорят, после мортала случается и не такое. Один парнишка пристрелил пятерых. Вроде как во сне. Шел, не открывая глаз, и стрелял. А в мортале провел всего полдня.
– Лейтенант слабоват еще... – ответил наконец после долгой паузы Виктор. – Если бы комбат вездеход прислал...
Впрочем, Виктор и сам сознавал, что надежды на подобный подарок призрачна. Ну, пообещал комбат Васильев ... а потом забыл. Вернее, понял, что зря сулил помощь. Зачем посылать в зону “синих” вездеход в то время, когда надо спешно отступать к воротам, и каждая машина на счету. Виктор на месте майора Васильева ни за что бы ни прислал машину. Но он бы и не стал обещать, что ее пришлет.
- Дольше ждем – быстрее будем бежать. Жаль, дорожки здесь не самые ровные... – Виктор вздохнул.
– И мары, – добавил Димаш.
– И мары... – поддакнул Виктор. – Чтобы вернуться, уходить надо сегодня.
– Послушайте, Виктор Павлович... – Димаш выбрался из спальника, поежился. В одном белье теперь по утрам было зябко: осень уже не ранняя: листопад, заморозки по утрам. И сырость. Сухари плесневели, едва их доставали из вакуумной упаковки, постель воняла плесенью. Маленькая печка дымила и не желала согревать. Впрочем, печку топили редко: дымок от трубы заметен издалека. Дымок привлекал врага. Не умеют “синие” делать печки. Все больше на термопатроны налегают и на обогрев в спальниках.
“А стрельба, можно подумать, не привлекает...” – мысленно усмехнулся про себя Виктор.
Впрочем, они редко теперь думали о “врагах”. То есть о “синих”. Да и какие они к черту враги? Одни нацепили синие кокарды, другие нацепили красные значки. Свой, потому что у него красный значок. А на той стороне, может быть, “синий” – твой лучший друг. А “красный” тебе подлянку устроит и с потрохами сожрет. Только на той стороне ты не сможешь его пристрелить за это.
Иногда Виктор даже мечтал, чтобы “синие” вернулись в брошенный блиндаж и взяли их в плен. Без крови. “Синие” доставили бы их к воротам. Да, скорее всего, “синие” уже не опасны. Другое дело – мары.
На этом холме “синие” обосновались давно. Блиндаж несколько раз подновляли. На стенах постеры красоток. На нижних, самых первых, проеденных жучками, зазеленевших от плесени – Вера Найт. На тех, что клеили поверх – Лиана Мин. Наполовину китаянка. Восточный тип женщин снова входит в моду. Но почему-то “синие” ушли, все бросив. И блиндаж, и припасы, и оружие. То есть удрали. И никто не вернулся. Ни пасики в деревню, ни “синие” – в блиндаж. Однажды ночью, учуяв запах съестного, к ним забралась лиса. Огромная, как овчарка. Спросонья, Димаш решил, что это медведь, заорал благим матом, перепугал всех. Лиса удрала. Еще мышей было навалом. Мышей в этом мире много, потому что змей нет. Мыши большие, лисы большие, медведи – огромадные. Такие тяжелые, что по деревьям не лазают. Летом трава поднимается с человеческий рост. В такой траве легко медведь может спрятаться. Или противник. Или мар. А в мортале трава не растет. Вовсе.
В животе противно заурчало. Неужели опять? Когда же это прекратится?! Виктор почувствовал ненависть к ослабевшему телу. С одной стороны, это, конечно, хорошо, что он испытывает хотя бы ненависть. Раньше, когда они вырвались из мортала, чувств не было. Вообще никаких... только жрать... жрать... жрать...
– Послушайте, – повторил Димаш, доставая из кобуры бластер и в который раз проверяя заряд батареи. – Вот зараза... хватит один раз шмальнуть. Да и то на самом мине. А у вас?
– Три, – отвечал Виктор.
Заряды он, в отличие от Димаша и Бориса, берег. Возвращение – не самый простой этап завратной жизни. Он знал это с чужих слов. Но готов был этим словам верить.
– Виктор Павлович, вы же лейтенант, – напомнил Димаш. – Как и Борька. Значит, можете отдать приказ отступать. Может, лейтенант в пасики решил заделаться?
Непривычны эти звания. Почему лейтенант, почему капитан? Звания дают на той стороне, на этой воюют. Точнее – играют в войну. Но многие – заигрываются. До смерти.
– Старший теперь среди нас лейтенант Рузгин, – напомнил Виктор. – Я ведь не стрелок – портальщик.
– Я все рассчитал, – суетился Димаш, – возражений не слышал. Впихивал вещи в рюкзак: пищевые пакеты, люминофоры, теплое белье на смену. Вещи валились на земляной пол, он вновь их запихивал. Торопился. – Сегодня двадцать шестое. – Он посмотрел на часы. Они показывали не только время, день и месяц, но и время до закрытия врат. Нулевой меридиан этого мира проходит через ворота. Здесь было только одно время – время врат. Иного не признавали. – Идти нам три дня. Если выйти утром. То есть в запасе ровно двое суток. Понимаете? А если мары? Если снег пойдет? Сейчас ноябрь. Конец ноября. Здесь малость теплее, чем у нас на той же широте. Но все равно. Снег повалит, нам кранты... Что будем делать, если снег?
– Соорудим лыжи... На лыжах еще быстрее идти, – рассеянно отвечал Виктор, прислушиваясь ко все нарастающему бурчанию в кишечнике.
Таблетки, найденные в блиндаже, давно кончились.
– Вы серьезно? – смутился Димаш.
– Нет, конечно. А может и да... Откуда мы знаем, что в нашей жизни – серьезно. А что – только смех?
– Ну да... да... – закивал Димаш. – Вы же всегда так... Только я не пойму... Тон у вас серьезный... а слова...
– Серьезно, что у меня понос. – Виктор понял, что дольше оставаться в блиндаже опасно, натянул брюки и куртку, сунул ноги в ботинки.
Отличные армейские ботинки “синих” нашлись в блиндаже. И размер как раз тот, что у Виктора.
– Я в домик! Самое время подумать о нашем положении, – все тем же убийственно серьезным тоном отвечал Виктор.
Выбежал наружу – и к уборной. “Домик” – это условно. Не было никакого “домика”. Виктор с Димашем месяц назад пытались притащить будочку из деревни, но потом оставили эту затею. Силенок не хватило. После мортала они были слабы, как дети. Любая баба могла положить каждого на лопатки. А может, и всех троих – разом.
Среди невысоких ярко-зеленых елочек стояло два ярко-синих толчка. Виктор спустил штаны и опустился на тот стульчак, что слева. Левый стульчак был мужской, а тот что справа – женский. Так они решили в первый день, когда добрались до блиндажа. Синие толчки в ельнике остались от прежних обитателей блиндажа. Анекдот: “У синих – синие толчки, у красных – белые. Почему? Ответ не помню… придумайте сами”…
Виктор усмехнулся, вспомнив, как во второй день блиндажной жизни они вдвоем с Валюшкой сидели на стульчаках, маясь кровавым поносом. И ни ее, ни его это соседство не смущало.
Тогда, на второй день после спасения (они так все и говорили “первый день спасения”, “второй день спасения”, “третий...”) Рузгину удалось связаться с комбатом. Лейтенант долго орал в коммик, повторяя одно и то же: “Мы угодили в ловушку... да, в мортале... осталось четверо... (тогда их было еще четверо)... самим не выйти... пришлите вездеход...” Был уже сентябрь, связь работала. С грехом пополам.
– Обещал... Вася обещал прислать вездеход... – сообщил после разговора Борис. – Я ему координаты скинул...
Губы его расползались в жалкой улыбке. Он, кажется, и сам не верил, что комбат пришлет за ними машину. Виктор только пожал плечами: если Васильев сумел прокормить обещаниями всю весну Эдика Арутяна, то Борьку Рузгина, несмотря на его лейтенантские нашивки, точно обманет. Комбат – торговец и делец. На Дикой стороне, как на той, где вечный мир. Все лето он продавал и покупал. Все покупал и продавал. Ни от кого этого не скрывал. Арутян заплатил майору, и заплатил хорошо. А что мог предложить Васильеву лейтенант Рузгин?
– Говорят, Вася на той стороне дилером на бирже работает... бабки у него огромные...
– Вранье, – отвечал Виктор. – Это он сам рассказывает, когда напьется... Мечта у него такая. На самом деле он торгует старыми машинами.
ХХХ
Деловой человек майор Васильев. Деловой человек – портальщик Эдик Арутян. На этом они и сошлись. Заключили контракт. Еще на той стороне. За врата собираясь, Арутян перечислил на счет Васильева кругленькую сумму. Договор был прост: как только они проходят врата ( непременно в мае, когда мортал еще безопасен) комбат дает двум портальщикам (то есть Виктору и Эдику) вездеход, десять человек сопровождения, запасные блоки питания и отпускает на две недели в секретную экспедицию. В чем цель экспедиции, Эдик не говорил даже Виктору. Сказал лишь, что придется идти через зону глубокого мортала. И добавлял таинственно: “Все продумано”. Гремучка, правда, намекал, что у Эдика есть некая карта, по которой они выйдут к таинственной цели. Карты этой Виктор ни разу не видел. После смерти Эдика Виктор обшарил карманы Арутяна, но карты не нашел. Возможно, Эдик, как дурак, хранил карту в наладонном компе. Но из наладонника в мортале текла зеленая слизь.
Арутяна именовали дельцом. Пронырой. Доставалой. Ловкачом. Умел он со всеми договариваться, устраивал дела по ту сторону врат и по эту. Но с Васильевым Арутяну не повезло. Каждый раз у комбата находилось минимум десять причин, чтобы отложить экспедицию. То “синие” на хвосте, то батальон должен непременно выйти на заданную точку, то поддержать масштабную операцию, то раненых надо отправить в эвакогоспиталь. Виктор каждый раз пытался угадать, какую новую отговорку придумает Вася, и никогда не угадывал.
Эдик ярился, ругался, грозил содрать с Васильева неустойку: экспедиция срывалась. У портала один закон: свежие новости о Диком мире только в сентябре. Желательно первого. Или второго. А десятого все сообщения – никому не нужная тухлятина.
– Да брось ты! – невозмутимо хмыкал Васильев. – Времени у нас навалом.
В мае и первой половине июня в Диком мире стоит тишина. Боев не бывает. Обычно. Если какой-нибудь сумасшедший не вообразит себя новым Наполеоном и не пропрет через болота и леса, через мортал напролом. Да так и сгинет в мортале. В мае и в начале лета слишком сыро, дороги после зимней спячки не восстановлены. А реки слишком полноводны и глубоки. Это время каждый расходует по своему усмотрению: одни на разработку операций, обсуждение планов и подготовку к нападению. Или к обороне. Другие оттягиваются по полной программе: завратный мир пьянит и обманывает – призрачной свободой и столь же призрачной безнаказанностью. Говорят, однажды две армии дрались на мечах, обстреливали друг друга из луков, кололи копьями... Говорят... Да мало ли баек гуляет по завратному миру. Всех не упомнишь. Каждый бает по своему.
Почти все в мае охотятся: зверья тут вдосталь. Стреляй – не хочу. Поначалу ни медведи, ни косули людей не боялись. Потом, конечно, поняли, что к чему. Вместо вездехода Арутян раздобыл надувные лодки и решил сплавляться по реке. Течение бурное, повсюду коряги. Километр проплыли – купание в ледяной воде. Еще метров пятьсот – опять купание. Так весь день в мокрой одежде. Наконец, измученные, выбрались на берег. Приметили два подходящих камешка – вещи мокрые разложить на солнце... Только двинулись к ним, а камни встали и пошли. Оказалось – медведица с медвежонком. Медведица килограммов на шестьсот под два метра роста, медвежонок раза в два меньше. Ну, рванули, ребята... мчались так, как никогда прежде не бегали. На дерево залезли как заправские акробаты. Сидели и смотрели сверху, как медведи резвятся на поляне, ловко, без всякой неуклюжести, будто ничего и не весят. Сообразив, что обед с дерева им не достать, звери в два прыжка перемахнули реку и ушли на другой склон.
– Почему ты не стрелял? – спросил Арутян, сидя верхом на ветке и не собираясь спускаться.
– У меня “Гарин” осветительными зарядами заряжен, – отвечал Виктор. – То есть это не бластер сейчас, а ракетница. А ты почему не выстрелил?
Арутян не ответил. Да и что отвечать? Карабин он свой потеряли в траве, пока мчались к дереву (потом, когда с дерева слезли и карабин нашли, выяснилось, что он вообще не заряжен).
– Если бы не этот дуб... – многозначительно сказал Арутян.
– Это береза, – поправил его Виктор. – Просто здешняя береза очень похожа на наши дубы.
– Здесь все особенное.
– Да. И знаешь, что самое замечательное?
– Что?
То, что здешние медведи по деревьям не лазают.
После этого приключения идти на лодках по реке у Арутяна пропала охота. Переночевали в палатке (до ветру выходили непременно с оружием) и вернулись.
– Я всегда знал, что портальщики – шустрые ребята, – встретил их ухмылкой комбат. – Говорили: нужно две недели. А управились за два дня.
– Мы охотились, – соврал Арутян.
– На кого?
– На медведя, – ляпнул Эдик.
– А я и не знал, что ты снайпер, можешь медведю в глаз попасть, чтобы пуля в мозг вошла. А иначе пулька эта из карабина медведя не завалит. А если не завалит – ты покойник.
Эдик покраснел. Потом полиловел. Кусал губы. Виктора разбирал смех.
Май истек. Скатился в июнь и лето. Врата закрылось, идти в экспедицию через зоны мортального леса теперь – самоубийство. Выход был один: ждать сентября. Как так вышло, Арутян не понимал. Он надеялся все завершить за две недели весной, а в сентябре, когда врата распахнутся и начнется исход, возвращение, первым нырнуть обратно (благо портальщиков пропускают без очереди – таков закон) и явиться перед Гремучкой победителем. Теперь его планы рухнули. Придется ждать три месяца. А в сентябре истратить две или три недели на таинственную экспедицию. Успех, неуспех, все почти едино: первым за врата уже не прорваться. И что бы теперь ни удалось отыскать Арутяну, сенсация эта будет второй свежести. То есть с душком. Пшик... С каждым днем Эдик бесился все больше, пытался придумать выход, рисовал какие-то схемы, расспрашивал ветеранов, кто побывал за вратами, и не раз... Все твердили одно: соваться в мортал в августе, до открытия врат, смертельно опасно. Но это был единственный шанс оказаться первым.
Эдик нервничал, худел, чуть что – срывался на крик. Для него ожидание было – нож острый. Виктор же, напротив, оставался невозмутим. Задание от Гремучки у него было одно: снимать то, что интересно. И он снимал, ни на минуту не расставаясь с видашником. Записанные инфокапсулы ложились в коробку одна к другой. Завратный мир сулил новое каждую минуту, любая банальность могла обернуться сенсацией... или катастрофой. Смотря для кого как.
Помнится, в долине Белых кроликов офицеры на исходе июня решили немного расслабиться. Пикничок. Вино, водочка, шашлыки. Погоды стояли чудные... Все цвело, благоухало – деревья, травы... мелкое озерцо прогрелось не хуже бассейна. Собрались исключительно офицеры. Ну и девчонок прихватили: их не так мало идет через врата, искательниц приключений, бедовых подруг или просто дешевых давалок, решивших подзаработать.
Пили (коньяк и вино), ели (шашлыки получились отменные), травили анекдоты ( над старыми, с бородой смеялись особенно долго), предвкушая легкие победы над “синими”. Сидевший рядом с Виктором лейтенантик вдруг шлепнулся плашмя на пикниковую скатерть, лицом в порезанные кусками помидоры и огурцы, обрызгав щеку Виктора густым и теплым... Виктор отшатнулся. Это его и спасло. Вторая пуля прошла там, где миг назад была голова портальщика, угодила сидящему напротив на траве красавице-врачихе в грудь. Еще один выстрел... и еще... Кто-то еще продолжал хохотать над последним анекдотом, когда остальные повалились на траву, елозили, отползая от залитой кровью скатерти, под защиту ближайших валунов. Виктор схватился за рукоять “Гарина”. В первый момент забыл сбросить предохранитель, давил на кнопку разрядника, не понимая, почему проклятый “Гарин” не стреляет. Врата закрыты... Но это же не мортал – в мортале “Гарин” летом бесполезен. Потом сообразил, вспомнил про предохранитель.
Откуда вели огонь “синие” снайперы, он не знал... откуда-то сзади, раз пуля угодила лейтенанту в затылок... Виктор развернулся и принялся поливать лучом серую скалу, что возвышалась над поляной. Батарея “Гарина” села через полминуты. Кто-то из офицеров уже опомнился, слева и справа грохотали выстрелы из автоматов. Били все по той же серой скале. Но “синие” больше не стреляли. Где они? Там? Ушли? Пальба постепенно стихала. Где снайперы? Не определить... Виктор принялся нащупывать непослушными пальцами бинокль, нашел... но ничего разглядеть не успел: полыхнуло белым огнем, скала осела, развалилась на части. Кто-то выпустил фотонную гранату. В этом году их разрешили вместе с парализующими. Ну вот... теперь уже точно не узнать, убили там кого-то или нет. Виктор подполз к лейтенанту, упавшему в начале пальбы. Перевернул. Вместо лица – красное месиво с прилипшими кружками огурцов... Огурцы тоже красные...
– Салат с кровью… новое блюдо... – хмыкнул офицерик рядом и заржал.
– Разве так можно?! Я спрашиваю: разве так можно? – кричал Рузгин, потрясая в воздухе “Гариным”, из которого он ни разу не выстрелил. – Это – подлость... удар в спину! Гады! Так нельзя! Нельзя! Куда смотрят наблюдатели?
Он схватил бутылку коньяка, открыл, хлебнул из горла, закашлялся.
Приехала на джипе с белым флажком военная полиция. Но поскольку скалу разнесли на куски фотонной гранатой, разбираться не стала. Немолодой мужчина в серой форме с белой повязкой на рукаве, украшенной двумя буквами “MP”, долго о чем-то объяснялся по рации с начальством.
Спустя полчаса прилетел вертолет наблюдательного совета, сделал круг над местом происшествия, произвел съемку и улетел. Вертолетами на этой стороне располагал только наблюдательный совет. Их провозили через врата частями и собирали уже здесь. На зиму вертушки оставляют в ангаре под защитой силовых установок и отряда военной полиции. Говорят, каждую зиму мары пытаются их отбить. Пока не получалось.
Мары. Призраки, дьяволы, проклятые... Их ненавидят все – и “синие”, и “красные”, и все боятся. Мар – худшее ругательство по эту сторону врат.
Виктор положил руку Борьке Рузгину на плечо.
– До сих пор никто не знает, чем отличается военная хитрость от подлости. Формально они не нарушили ни один из пунктов летней операции. Мы в зоне военных действий...
– Вы кого-нибудь убили, Виктор Палыч? – спросила Валюша. Когда стреляли, она была в кладовой – набирала в корзинку припасы. Теперь вернулась. Поахала, но не долго. Вспомнила про аптечку в сумке, кинулась перевязывать. Раненых было трое. – Убили?
– Не знаю... может быть... но скорее всего, нет.
– Это хорошо, – Валюша одобрительно кивнула. – То есть для вас хорошо...
– Почему? – не понял Виктор.
– Говорят, тот, кто убивает... тот, на ком кровь, рано или поздно уходит к марам...
– Кто вам сказал подобную чепуху, Валюша? – пожал плечами Виктор.
– Это все знают...
Виктор не ответил. Зачем? Разве Валюшка хотела спорить? Она хотела сделать заявление. Искала повод. И вот – нашла.
В человека Виктор стрелял не впервые. Впервые было на той стороне. Когда отряд миротворцев окружили в Дарфуре. Семь лет назад.
ХХХ
Эдик всю перестрелку пролежал за камнем, лицом – в землю, руки – на голове. Он что-то бормотал, подвывал. Проклинал и плакал. Был готов сдаться. Он был жалок. Лучше бы – оказался смел. Тогда бы Виктор не обманулся так нелепо потом в мортале. А в тот день Виктор подошел, но Эдика не стал окликать. Повернул к лагерю. Будто и не видел Арутяна.
Вечером Эдик явился к Виктору в сборный домик (на базе они жили в аккуратных домиках с туалетами и душевыми, почти комфортно) и заявил, что экспедиция переносится на август. Комбату уже предъявлен ультиматум: или Васильев дает людей и вездеход, или возвращает аванс и платит неустойку. Васильев юлил, отговаривался: очередная операция на носу, вездеходы наперечет, лето, врата закрыты, людьми в мортале рисковать нельзя... Но Эдик напомнил: договор лежит на той стороне у Гремучки в сейфе. И неустойка в нем прописана пятизначным числом.
Васильев сдался...
То есть сказал:
– Ладно, хочешь сдохнуть в мортале, сдыхай.
Выделил лейтенанта Рузгина и с ним еще семь человек. Даже медсестру направил в отряд. Ту самую Валюшку, Валентину, пухленькую, развеселую хохотушку.
Все это красочно в лицах рассказывал Эдик, глотая коньяк как водку, а вернее – как воду. Виктор слушал и качал головой. Он понимал: Эдик тащит их на смерть.
“Смерть? Ерунда! – отговаривался Арутян. – Я знаю, как пройти мортал. Ты и не заметишь, что угодил в этот долбанный лес!”
Но Виктор не верил. Для Арутяна главное – достигнуть. А какими путями и как – все равно. Убеждать – бесполезно. Напугать? Виктор пытался. Но в ответ Эдик лишь хитро помигивал и твердил: “А я не боюсь”. Можно было отказаться (Виктор имел право как портальщик, где хочу, там и снимаю, и никто мне не указ); второй вариант – пристрелить Арутяна, чтобы тот никуда не пошел и людей не погубил, и, наконец – третий - идти вместе с Эдиком и попытаться вытащить ребят из мортала.
Первый вариант Виктор сразу отмел, второй – не мог исполнить. Значит, оставался третий путь...
И они отправились. Середина августа. Жара. Просторы. На той стороне не увидишь такого: равнины, луга, реки, леса... Здесь все – необозримо. А там все – впритык, и все плечом к плечу, все построено, посажено, подстрижено. Все ненастоящее, даже то, что растет и дышит. Там суета и духота. Здесь тишина, запах травы, бездонные небеса, бездонные озера и реки, заблудишься и утонешь – в небесах или в воде. Тишина... Только здесь понимаешь, что это такое. Но тишину в конце концов разорвет автоматная очередь.
Зона войны. Она нанесена на карту. Заранее, еще зимой, генералы договариваются и очерчивают зону, где будут воевать. Каждому стрелку при проходе через врата выдают карту. Последний краткий инструктаж. “Ты должен быть здесь к началу июня. А ты здесь. Тут можно стрелять. А тут нельзя. Похоронные команды, медики, красный крест, военная полиция, наблюдатели, пасики – неприкосновенны. В любое время можно убивать только маров. Этих – сколько угодно. К стенке. То есть к ближайшему стволу. Без знаков отличия ходить запрещено. Синие и красные значки не прятать. Мишень для снайпера? Все равно запрещается. Возьмите для детей конфеты. Что? Откуда в завратном мире дети? Не знаю. Но их там полно. Купите не меньше килограмма. Иначе получится некрасиво... Где купить? В киоске. Там цены бешеные... Двести граммов хватит за глаза. Да и нет там никаких детей... Враки”.
Детей они увидели в первый день как прошли врата. Мальчик лет десяти и девчонка лет семи. Они торговали серебряными портсигарами. Конфеты взяли. Охотно. Но цену на портсигары не скинули. Дети смотрели на вновь прибывших снизу вверх. А казалось – сверху вниз. Снисходя.
ХХХ
Им везло поначалу. Ни стрельбы, ни маров.
Вездеход мчался по дорогам в расположении “красных”.
- Говорят, у “милитари” где-то в южных краях есть целый поселок. Роскошный. Дома с бассейнами, кафе, клуб, – таинственным тоном сообщила Валюшка. – В ту сторону дорога проложена, и на ней охрана.
– Говорят, – ей в тон отозвался Рузгин. – На севере есть бараки, обнесенные заборами с колючей проволокой. Туда дорога ведет, и на ней – охрана.
Но там, где они ехали, не было ни роскошных поселков, ни бараков. Вообще ничего. Природа первозданная. Лишь однажды на холме заметили недостроенное здание. Пустые глазницы окон, ощер стрельчатой двери. Купольная крыша и крест. Церковь? Они из любопытства свернули с дороги и поднялись на холм. В самом деле церковь. Недостроенная. Уже начала разрушаться.
Два раза их останавливал патруль, проверял голограммы и коды.
– Портальщики? – на них смотрели без особой приязни. Их называли – стервятники, кровососы, вампиры. Еще говорили: демоны. Была примета: увидишь портальщика, жди беды.
Они просто делали свою работу. Одни – торгуют. Другие – растят огурцы. Третьи выпускают баночное пиво. Четвертые строят второй планетарный лиф. Портальщики продают картинки. Какие кому что нравятся. Большинство обожает глядеть на трупы, вспышки бластеров, ночную стрельбу и кровь. Все должно быть настоящим, неподдельным. В фокусе. Портальщик, как снайпер, он должен попадать в цель. Только и всего. Демоны здесь не при чем. Работа такая.
На дорожной развязке уже перед самым морталом их вездеход остановила военная полиция. Сержант. Серая форма. Белая повязка. Военная полиция. Псы. Взял планшетку Арутяна.
– Идете в мортал? Летом? – спросил равнодушно. – Знаете, что это опасно?
– Знаю, – хмыкнул Арутян самодовольно.
Сержант заглянул внутрь машины.
– Девушка с вами добровольно?
– Я – лейтенант медицинской службы! – сообщила с гордостью Валюша.
– Добровольно находитесь в данной группе? – спросил сержант.
– Конечно!
– Продукты с собой? Вода? “Дольфины”?
– Все на месте.
– Тогда езжайте...
Почему сержант не задержал их? Неужели не знал, что перед ними ловушка, что из этой пропасти, из этого мортала никто и никогда не выходил назад? Знал, конечно. Но не обязан был задерживать. Формально сержант “MP” должен был их пропустить. Ведь он не виндекс, чтобы пасти чужие души и спасать тела.
Дорога слегка выгнулась, вездеход подбросило, пахнуло внутрь ледяным ветром. Они въехали в мортал. На миг стало не по себе А потом сразу – весело.
– Знаете, что мне нравится в этом мире? – спросил Рузгин, смеясь.
– То, что можно нассать в любом месте, и никто не оштрафует! – заржал Гришка Савин.
– Если помочиться рядом со штабом, то могут пристрелить, – заметил Виктор.
Все захохотали еще громче.
– Да ну вас! – обиделся Рузгин. – Ничего вы не понимаете!
– А что мы должны понимать? – Глумливо ухмыльнулся Савин. Он был тощий, узкоплечий, форму выбрал на два размера больше, она висела на нем мешком.
– Здесь свобода. Свобода! – повысил голос Рузгин. – Я могу дать человеку по морде, могу буквально взорваться от ненависти... могу убить в конце концов. Но проклятый коммик и не подумает пищать и доносить на меня. “Ваш порог агрессивности недопустимо понизился. Вы можете в любой момент совершить акт агрессии”, – передразнил Рузгин сообщение контрольной службы. – И виндексы не явятся.
– А что... правда... виндексов здесь нет, – хмыкнул Димаш не очень уверенно.
– Никогда не думал, что это и есть свобода – право безнаказанно убивать, – сказал портальщик.
Рузгин смутился:
– Вы не так меня поняли.
– А как я должен был понять?
– Конечно, это и есть свобода, – объявил Гришка Савин. – Убить, кого хочешь! Трахнуть, кого хочешь.
– Мне всегда казалось, что на той стороне в смысле траха выбор куда лучше, – заметил Борис зло. Савина он не любил.
– Гришке на той стороне ни одна не дает! – фыркнул Димаш.
Новый взрыв смеха. Савин побагровел.
– Ну все, теперь ему захочется кого-то убить, – объявила Валюша.
Вот так, хохоча, они ехали по морталу. Высоченный лес. Деревья, поросшие седым мхом. Ни подлеска, ни кустика вокруг, лишь ржавая хвоя устилала землю. Ни птиц. Ни ветра. Тишина. И вдруг она лопается. Это рушится с грохотом древесный великан. Лежит, содрогается, умирая. Легкое дуновение проносится между стволами. Проносится и замирает. Кто здесь проложил дорогу и когда – неведомо. Но дорога была. И не исчезала. Не зарастала. Рассекала мортал почти по прямой. Вездеход мчался.
Смех постепенно стихал. Гришка Савин попробовал горланить похабные песни. Никто не смеялся. Даже Валюша. Умолк и Гришка. Все оглядывались, дышали часто-часто. Воздуха не хватало. Мутило. И еще всем хотелось пить. К счастью, “Дольфины” двести второй модели наполнялись в мортале почти мгновенно. Наши “волшебные фляги”, – любовно называли их стрелки. Специальные пробки собирали из воздуха в бутылки конденсат. Пол-литровая бутылка во влажном воздухе наполнялась три-четыре раза в сутки. Бутылки с готовой водой брали обычно на всякий случай. Кто-то утверждал, что собранная в мортале вода пьянит не хуже водки. Вранье. Просто сам мортал давит на психику. В мортале все другое – и время прежде всего.
Они пили, но не могли напиться. Их мучила жажда, хотя лес вокруг источал влагу, меж огромных стволов висел пластами синий туман.
– Эй, стоп! Отлить надо! – заколотил по кабине водителя Димаш.
Водитель тормознул: самому приспичило.
Они выпрыгнули из вездехода, выстроились вдоль дороги.
– Поливай! – отдал команду Рузгин.
Валька прыснула от смеха и побежала дальше, вглубь, прятаться за какие-то коряги.
– Э, ребята, смотрите, у меня струя льется и не кончается... льется и... – захлебывался идиотским смехом Димаш.
– Это же мортал, здесь все особенное! – отозвался Борис.
– А если трахнуться в мортале? – предложил Димаш.
– Валюша! – хором завопили парни. – Мы тебя ждем... – И загоготали.
– Отставить! – прикрикнул на них Борис, вспомнив о своих лейтенантских нашивках. – Штаны застегнуть.
– Да ладно... мы ж пошутили... – примирительно хмыкнул Димаш.
– А чего, можно и трахнуть. Я – за.. – осклабился Савин.
Странно, но Валя не возвращалась. Услышала жеребячье ржанье? Испугалась?
– Пойду, поищу ее, – сказал Виктор.
– Эй, ты чо, первым хочешь быть? – хмыкнул Савин и даже шагнул следом.
Виктор обернулся:
– У тебя с собой “Гарин”, придурок. “Гарин” в мортале не стреляет. А у меня “Беретта”. Яйца точно отстрелю.
Савин сплюнул сквозь зубы, вернулся к дороге.
– Вот урод... – расслышал Виктор (звук в мортале отчетлив, и слышно порой за сотню метров так, будто кто над ухом сказал). – Зачем же она через врата поперла, если не трахаться...
Виктор направился к поваленным стволам, ощущая глухую тревогу. Сердце колотилось. Часто. Еще чаще. Захлебывалось. Пот выступал на висках и лбу, стекал по спине.
Виктор остановился. Деревья казались ненастоящими. Огромные, одинаковые. Стволы не обхватить руками. И без коры... да, да, гладкие серые стволы. Как мертвые. Но еще живые. Столетние. Вечные. Кроны заслоняли небо, сверху колючим дождем осыпалась хвоя.
И тут с ним случилось это впервые. Он не знал, как назвать... помутнение, что ли... время остановилось. Пропало. Перед глазами мелькнул лейтенантик. Живой, круглолицый, улыбающийся. Тот самый. Убитый на пикнике. Чья кровь брызнула Виктору на щеку и обожгла. Парнишка стоял рядом как живой. Хрустел огурцом. Бормотал что-то с набитым ртом. Кажется, про станцию на спутнике Юпитера Европе. Будто у него какой-то проект на счет этой станции. Причем, там, на пикнике, лейтенант ничего такого не говорил.
А потом сказал:
– Скорее... Она там...
Видение пропало. Только виски покалывало.
Теперь Виктор знал, что Валюшка за этим огромным поваленным стволом сидит на влажной мертвой земле и не может подняться.
Виктор пытался сглотнуть.
– Валюша! – окликнул он.
Кажется, кто-то отозвался. То ли стон, то ли жалобное хныканье. Виктор обогнул гниющий ствол. И увидел, что дальше лес обрывается. Впереди – черная земля. Серыми тушами – остовы огромных деревьев. Валя сидела, прислонившись спиной к коряге, на темной, гнилой хвое. Виктор узнал ее по одежде: сама девчонка изменилась до неузнаваемости: круглые щеки запали, глаза ввалились, по-заячьи остро выдались вперед зубы.
– Витенька! – Она протянула тонкие прозрачные руки с длиннющими ногтями.
Упитанная двадцатилетняя хохотушка за пятнадцать минут превратилась в ходячий призрак. Скелет, обтянутый кожей, обряженный в тряпки...
“У нее последняя степень дистрофии...” – мелькнула мысль.
– Валюшка, скорее отсюда! – Виктор протянул ей руку.
– Не могу... – Она плаксиво скривила губы.
Он подхватил ее на руки. Весила она всего ничего...цыпленок... Но у Виктора почему-то подкосились ноги. Он едва не упал. Но все же сделал шаг, другой, третий... обогнул проклятый ствол. И тут Валюшка выскользнула у него из рук. К тому же брюки ее были перемазаны чем-то липким. От нее воняло.
Следом и сам Виктор рухнул на землю: ноги не держали.
“Она мочилась и гадила под себя...” – сообразил Виктор, вытирая ладони о влажную гнилую хвою.
Потом вспомнил про “Дольфин”. Вытащил из кармана. Бутылка была полна до краев конденсатом. Хотя Виктор пил из нее всего несколько минут назад. Он сполоснул руки, сделал пару глотков и протянул бутылку Валюше:
– Пей!
Она послушно глотнула. Ее тут же вырвало. Он заставил ее выпить еще. Поднялся, ухватил девчонку за шиворот и поволок за собой по влажной хвое. Не дойти. Еще два шага – он рухнет. И уже не встанет. Виктор вспомнил про пищевые таблетки. Вытащил свободной рукой упаковку из нагрудного кармана, закинул в рот три штуки. Они пахли плесенью, во рту тут же раскрошились. Виктор заставил себя проглотить горькое крошево.
Дорога рядом... всего в сотне шагов... и чего эта дура так далеко забралась... идиотка... дорога... спасение... В мортале лучше всего идти дорогой... самый безопасный путь – по дороге.
Он понял, что сейчас упадет.
– Ребята! – крикнул.
Не узнал свой голос – слабый, сиплый. Не услышат.
Но его услышали. Арутян и Борька подбежали.
– Что слу... – слова замерли у лейтенанта на губах: увидел Валюшу. – О, Господи... – только и выдохнул он.
Рузгин и Эдик подхватили девушку, потащили к вездеходу. Виктор, пошатываясь, брел следом, непрерывно глотая воду из “Дольфина”. Бутылка тут же наполнялась вновь.
Валюшу усадили на сиденье в вездеходе, но она сползла на пол.
– Ребята, поесть... – бормотала и тянула, как ребенок, к ним руки.
Димаш открыл для нее банку консервов. Она схватила, принялась жадно выгребать содержимое пальцами...
Все сразу почувствовали зверский голод, накинулись на консервы. Димаш открыл банку для Виктора.
– Виктор Павлович, да на вас лица нет... что такое...
Виктор провел ладонями по лицу. Щетина отросла как за неделю. Щеки ввалились. Голода он не чувствовал – лишь тупую боль в желудке.
“Нельзя есть много сразу... надо по чуть-чуть... понемногу...” – остерег сам себя.
Но бесполезно: он слопал одну банку и тут же накинулся на вторую. Остановиться не было сил.
– Эй, кто усадил эту дуру на мое сиденье? – возмутился Гришка Савин. – Она мне все сиденье измазала. Поглядите... Вот гадство!
– Хватит орать! – напустился на них Эдик. – Надо ехать дальше. Скорее! В вездеход!
– Да там Валька на полу лежит... обосралась в мортале... вонища... – заявил Савин.
– Пусть переоденется! – приказал Эдик.
– Погодите! – Виктор спрятал банку с недоеденными консервами в карман. – Куда мы едем? Зачем? Это ловушка. Мы не сможем проехать мортал. Надо поворачивать назад. Иначе Валюша умрет. И мы все – тоже.
– Чего ты там спикаешь, кретинос! – шагнул к нему Эдик. Сам на себя не похож: глаза как уголья, губы трясутся. Правая рука на кобуре, дрожит. – Струсил, да? Трус? Да?
– Это не трусость... – Голос Виктора звучал тихо и устало. – Элементарный здравый смысл. Летом нельзя соваться в мортал. Это известно любому, кто чуть-чуть знаком со здешним миром. Надо ждать до осени, когда откроются врата...
– Я не буду ждать! – орал Эдик. – Если трус – возвращайся. Пешком. Гоу хоум! А мы поедем дальше. Без тебя.
Там, во время стрельбы на пикнике Арутян перетрусил до смерти. А теперь не боялся. Ни капельки. Виктор не мог понять – почему. Не такой уж Арутян идиот, не попрет наугад. Таблеток наглотался? Спятил? Виктор оглянулся. Команда Арутяна стояла молча. Виктор был старше этих ребят лет на пятнадцать. Все эти вопли на счет трусости не для него. Но Рузгин и Димаш отводили глаза: в двадцать – не стерпеть, если тебя называют трусом. Да и опасность в мортале вроде как ненастоящая: ну пить хочется, ну голод мучает... тошнит... в животе рези. Можно вытерпеть. Только они не знали, зачем это все – усилия и лишения без цели.
– Назад я пешком не дойду, – отвечал Виктор. – Даже по дороге мне не дойти. Умру через сутки. Или двое. Прикажи водителю повернуть. Здесь не просто мортал. Здесь ловушки. За час или два высосет все силы. Не пройти.
– Заткнись и молчи! Я знал, что ты струсишь, Витек. Без тебя идти хотел – Гремучка настоял.
– Сколько стоит твоя сенсашка? Миллион? Два? За десять жизней – миллион. Дешево что-то. Твоя не в счет. Твоя – священна. Поворачивай назад, – прохрипел ему в спину Виктор. – Сам пропадешь, ребят погубишь. Ради мифической Валгаллы...
У Арутяна перекосило лицо. Он выхватил бластер. “Гарин” прыгал в его руке. Но все равно – с такого расстояния не промахнуться. Виктор потянулся к своей “Беретте”. Страха не было. Арутян нажал на разрядник. Едва слышный щелчок – и все. Бластер в мортале бесполезен.
И тут стоявший рядом с Эдиком водитель ударил Виктора кулаком в лицо. Портальщик мог бы увернуться. Он и хотел... но тело почему-то сделалось чужим, вялым... рука дернулась, но “Беретту” из кобуры он так и не успел вытащить...
Виктор грохнулся на землю и потерял сознание.
Очнулся он уже на сиденье вездехода, пристегнутый ремнем.
Адаптеры за вратами не включали. Они могли работать, а могли вырубиться в самый неподходящий момент. И уж тем более они не будут работать в мортале. Так что приходилось пользоваться старыми добрыми ремнями безопасности.
“Димаш пристегнул”, – мелькнула мысль.
Однако Виктор не почувствовал ни радости, ни благодарности... голова как будто была набита ватой, мысли притупились. Виктор смотрел на свои руки. И не узнавал. Они сделались белыми и прозрачными. Ногти тоже стали белыми. И здорово отросли. Как у чудика. Виктор тронул волосы. Они доходили ему почти до плеч.
И еще – исчез ремень и кобура с “Береттой”.
“Арутян забрал...” – сообразил Виктор.
“Эдик всех нас погубит...” – он знал это уже наверняка.
Мысль не вызвала ни протеста, ни злобы. Комбат Васильев нарочно отобрал для этой экспедиции новичков-первогодков, из тех, кто почти ничего не знают про мортал. Для них это просто загадочный лес. Скажи им, что лес убивает, они презрительно отмахнутся. Убивают снайперы “синих” в погоне за новой зарубкой на прикладе, убивают фотонные гранаты. Мары убивают... А лес...
Виктора потянуло в сон, он забылся... то есть он слышал при этом и даже видел, но как будто в бреду. Картинка расплывалась. Звуки то усиливались, то отдалялись. Он слышал слова, не понимая их смысл.
– Димаш, переодевай ее скорей! Воняет же! – понукал Савин.
– Стараюсь... – мяукал Димаш. Возня на полу. Ругань полушепотом. – Тут кровь и дерьмо... кровь и дерьмо... Еще салфеток. Мои кончились. И “Дольфин”. Помог бы кто...
– Трахнуть помог бы... Только раньше. Сейчас на эти мослы охотников нет, – ржал Савин.
Виктор очнулся.
Валюша лежала голая в проходе между сиденьями. Худая, жалкая, неживая уже какая-то. Димаш пытался хоть как-то привести ее в порядок. Одежду он уже снял и выбросил. На дорогу. Теперь обтирал кожу влажными салфетками. Если смотреть со стороны, можно подумать, что это какое-то извращение... Борис отводил глаза. Савин презрительно фыркал.
“Они тоже чувствуют слабость... лес высасывает силы...” – думал Виктор.
– Вот гадство... куда же она забрела... в какую хрень... – бормотал Димаш.
– Надень ей на руку манжету с физраствором, – сказал Виктор. – Лучше две.
– Быстрее! – вопил Савин. – Воняет... Выброшу на фиг из вездехода. Ее! И тебя!
– Заткись, Савин! – приказал Борис. Но как-то вяло. Как будто говорить ему вовсе не хотелось.
– Сейчас, ребята... – суетился Димаш. – Я облил ее раствором... не пахнет... одеваю уже, – принялся оправдываться Димаш. И вдруг окрысился. – Это кто-то из вас обосрался!
– Сам в говне весь! – крикнул Савин. Но в голосе его было больше страха и бессилия, чем гнева.
Димаш рывком поднял Валюшу, усадил на кресло. Пристегнул.
Она что-то пробормотала. Кажется:
– Есть...
– Не давайте ей жрать! – вновь подал голос Савин. – Она уже блевала. Нет, не могу... что за вонь...
– Точно-точно, воняет... – поддакнул Борис. – Не от вас ли, Виктор Павлович?
Виктор зачем-то пощупал штаны, потом полез в карман, вытащил банку с недоеденными консервами.
- Фу, мерзость... – отшатнулся Рузгин.
Консервы в банке сгнили, поросли голубоватым пушком плесени. Воняло от них отвратно.
– Я их ел полчаса назад, – сказал Виктор. – В мортале время бесится.
И тут вездеход взбрыкнул. Подбросил зад, как норовистая лошадь, встал вертикально. Почти. Кто не был пристегнут, скатился к кабине. А впереди что-то трещало, грохотало, как будто огромный зверь вцепился зубами в кабину и крушил, сминал аморфную сталь. Потом все стихло. Димаш, не успевший пристегнуться, скатился к кабине. Теперь он барахтался, пытаясь встать. Под ним лежал неподвижно, играя роль подушки, крепенький паренек лет восемнадцати. Карл, кажется... Да, Карл Вильковский. Голова его была неестественно вывернута.
Потом вновь что-то затрещало, кузов вездехода стал медленно оседать, вновь принимая горизонтальное положение.
– Что это? – спросил дрожащими губами Борис.
– Не знаю... – Виктор отстегнул ремень, выбрался из кресла и нагнулся над лежащим возле стенки кабины пацаном.
Тот был мертв.
Первым из вездехода выбрался Рузгин. За ним – Виктор. Кабины у вездехода больше не было. Ее сплющило огромным деревом, рухнувшим на машину.
Когда Рузгин подошел ближе, макушка лесного великана с треском обломилось, из ствола черным пеплом полетела труха.
Борис отскочил:
– Что за черт!..
– Где-то рядом мортальная ловушка... – сказал Виктор. Голос звучал ровно, почти равнодушно. Виктор уже не испытывал страха. Вообще ничего не испытывал: ни отвращения, ни злости... ничего.
Эмоции сделались такими же вялыми, как и движения. Он где-то читал, что в блокаду Ленинграда люди могли стоять в очереди за хлебом и равнодушно наблюдать, как рушится дом, в который попала бомба. Никто не кидался бежать, никто даже не делал шага, чтобы выйти из очереди. Голод подчинял и притуплял все чувства. Не было ни сил, ни желаний... пустота. И одна мысль – о хлебе.
Виктор тряхнул головой. Стиснул зубы.
“Я не поддамся тебе, лес...”
Подошел к кабине. Ухватился за погнутый каркас. Перед глазами все плыло.
Мертвый водитель. Арутян, сидевший рядом, тоже мертвый. Дерево рухнуло с той стороны, где сидел водитель, от парня остался бесформенный ком, залитый кровью. Арутяну потолком кабины сломало шею. Бронестекло в дверце раскололось от удара. Виктор встал на подножку, выломал осколки и просунул руку в кабину. Вытащить тело сил не хватило. Виктор повернул ручку дверцы изнутри. Она открылась. Не заклинило. Виктор обыскал карманы бывшего начальника. Нашел упаковку пищевых таблеток, переполненный водой “Дольфин”, наладонный комп, из которого текла зеленая жижа. Карты не было. Возможно, Арутян спрятал ее во внутренний карман... Виктор засунул руку под одежду мертвеца. Со стороны это выглядело отвратительно – он обыскивал тело как мар. Карты в кармане не нашлось. В кармане лежал массивный серебряный портсигар. Хотя Виктор доподлинно знал, что Арутян не курил. Где же карта? Искать дольше не оставалось времени.
“Еще час-другой, всем конец... уходить... уходить...” – повторял Виктор как заклинания. Перебороть проклятую вялость! Иначе смерть.
Виктор просунулся еще дальше в кабину и снял с пояса водителя свою кобуру с “Береттой” и спрыгнул на землю. В мортал надо брать надежное старое оружие. Пистолеты и автоматы. “Гарин” здесь бесполезен.
– Я теперь старший по званию... – сказал не слишком уверенно Рузгин и с вызовом посмотрел на портальщика. Виктор тоже носил лейтенантские погоны.
Рузгин прослушал двухмесячный курс офицерской подготовки, и очень этим гордился.
Виктор не стал спорить. Не захотел. Начальствовать – не для него. Он всегда был слишком снисходителен. К себе и другим. Неподходящая черта для командира.
– Если ты старший, – сказал, пристегивая кобуру, – то уводи людей из мортала. Как можно скорее.
Вновь раздался грохот: недалеко рухнуло огромное дерево.
– Деревья падают в зоне ловушки, – пояснил он. – Так что дорога для нас впереди закрыта. Здесь мы можем сдохнуть за несколько часов. Или даже минут.
– Да я знаю, знаю, – закивал Рузгин, хотя вряд ли он знал что-то о мортале и ловушках.
– Карта есть? – спросил Виктор.
Хотелось сесть на камень и никуда не идти. Не двигаться. Закрыть глаза. Уснуть... Под ложечкой противно сосало. Иногда желудок пронизывала резкая боль. Мортал высасывал жизнь.
“Надо немедленно что-то съесть... немедленно”.
– Карта есть. – Рузгин достал из кармана планшетку. Из-под крышки сочилась зеленая слизь.
- Выброси... – Виктор вытащил из нагрудного кармана сложенную в несколько раз бумажную карту. Примитивная, условная. Пригодная для игры, а не для выживания. Главный тракт, зоны мортала, красное пятно – это территория “красных”, синее – исходная зона противника. Прерывистая линия очерчивает границу боевых действий. Бумага махрилась, распадалась по сгибам на части, на вид ей было лет сто...
“Я состарюсь в мортале...явлюсь назад стариком с белой бородой... Аленка не узнает...”
Виктор развернул карту.
– Мы здесь, – Борис неуверенно ткнул пальцем в линию дороги.
Все вокруг закрашено фиолетовым. Мортал. На грани выживания. А впереди черное пятно. Ловушка. Даже осенью или весной, когда врата открываются, и весь мортальный лес становится проходимым, в эти зоны может соваться лишь сумасшедший. Эдик рассчитывал проскочить черную зону на полной скорости. Кретин! Их спасло это упавшее дерево.
– Сюда идти ближе... – обведенный траурной каймой ноготь лейтенанта скользил по ветхой бумаге. – И дорога тут есть. Надо вернуться назад, к развилке и свернуть. Нет, не пойдет, выйдем в зону “синих”.
- Ну и что?
– Как что? В плен возьмут...
– Здесь возьмут, за воротами выпустят, – пожал плечами Виктор. – Если повезет, мы встретим патруль эмпэшников. Те сразу направят нас на депортацию.
– Да как ты смеешь... – Рузгин вспылил, но гнев его тут же иссяк.
– Никуда больше мы выйти не сможем. Не успеем. Что лучше, выйти в зону “синих” или сдохнуть в мортале? Решай.
Рузгин пожевал губами, потер заросшую щетиной впалую щеку. Он брился утром. Утро было сто лет назад.
– Я чуял, здесь подлянка, – Борис судорожно вздохнул. Очень походило на всхлип. – Ну почему так, а? Зачем он нас сюда потащил?
– Вели всем перекусить, набить рюкзаки консервами и термопатронами, взять по паре “Дольфинов”. Постоянно есть и пить. Понемногу. Идти, есть и пить. Запомнил? Чем быстрее выйдем из мортала, тем больше шансов, что не умрем. Аптечку и все манженты с физраствором взять с собой.
Они отправились в путь. Восемь уцелевших. Валюша тоже шла... с трудом переставляя ноги. Держалась за руку Виктора, как ребенок. Находясь в прострации, автоматически переставляя ноги. Когда Виктор уставал, Валюшу тащил Димаш. В мортале живых бросают только мары. Это закон завратного мира. Дикого мира.
ХХХ
Ну вот... кажется можно подняться со стульчака. Прощай, приятель, я с тобой почти сроднился. Сколько времени он провел на этом пеноритовом сиденье?
Когда оголодавшие, похожие на скелеты люди, добрались до блиндажа “синих”, выдержка всем изменила. Напрасно Виктор кричал: “Есть понемногу!” Он и сам себя не слышал. Набросились на консервы – в блиндаже жратвой были забиты все ящики и полки (компот из ананасов, анчоусы, лосось, тушеная говядина и свинина, фасоль). Сдерживаться – выше сил. Обожрались. Чуть не умерли, у всех начался жуткий понос. Из задних проходов лилась кровавая жижа. Удивительно, что умерла только Валюша. Впрочем, она была обречена... Всю дорогу держалась только на манжетах с физраствором. Но шла. Женщины выносливее мужчин. Любой мужик на ее месте давно бы окочурился. Она добралась таки до блиндажа. Лежала на пороге, целовала деревяшку, бормотала: “Спасены”. И в первый же вечер съела три банки консервов. Виктор должен был ее остановить... он пытался... уговаривал... даже пробовал отнять консервы... Она хватала другую банку. Чертова снисходительность! Как бы он хотел быть жестким. Непреклонным. Стальным. Но не мог. Не умел.
Он и сам не устоял. Ел, пока его не вырвало. Потом опять ел. Постмортальный синдром. Он слышал об этом. Но не мог представить, пока не испытал сам.
А ведь он держался. Долго держался. Даже тогда, когда все обожрались кониной, он сумел устоять. А тут... анчоусы... Проклятые. Он их обожал.
Виктор направился к умывальнику. Внутри пластикового бачка установлен тройник- “Дольфин”. Вода есть практически всегда. Хочешь – умывайся, хочешь – душ принимай. Только очень быстро. Вымыться не успеть, – только ополоснуться. Виктор вставил в приемное гнездо термопатрон. Пока он раздевается, вода успеет согреться. Мыться на улице в ноябре – не большое удовольствие. Но и грязным ходить противно. “Синие” здесь купались летом, вон стойка уцелела от кабинки. Панели кабинки “синие” почему-то убрали (с собой унесли, что ли, новые жильцы блиндажа их так и не нашли?), а консервы оставили. Странно. Здесь все странно.
Виктор подставил под струи воды тощее тело.
“Видела бы меня Аленка, испугалась бы!” – мысленно усмехнулся он, подпрыгивая под тепловатыми струями на белом квадратике пластикового настила.
Вода кончилась довольно быстро. Виктор сдернул с прибитого к сосне крюка сомнительной чистоты полотенце. Вытерся.
Интересно, где теперь прежние хозяева блиндажа? Погибли? Заблудились летом в мортале? Или заранее отбыли к вратам, бросив припасы и даже оружие.. Или наблюдатели велели им эвакуироваться?
“Нет, оружие они бы не бросили”, – засомневался Виктор.
Надел майку и брюки, шагнул к соседнему дереву, где над сучком укреплено крошечное зеркало, настоящее стекло с амальгамой, не электронная гляделка. Открытие врат возродило забытые ремесла. Изготовление стеклянных зеркал в том числе. Новый мир – старое ремесло...
В крошечном зеркале лицо целиком не отражалось. Только нос. Или подбородок. Или и скула. Оно и лучше. Виктору не хотелось видеть собственное лицо целиком. Он знал, что выглядит ужасно. Кожа обветрилась, возле глаз гусиными лапками проступили морщины. Теперь казалось, что Виктор постоянно усмехается. Зато волосы отросли и кудрями спускались на плечи. За эти темные волосы, нос с горбинкой и язвительную улыбку Виктора прозвали Французом. Он и в самом деле был француз. Наполовину. Его отец Поль Ланьер погиб на последней настоящей войне... Рядовой Поль Ланьер. Виктор никогда его не видел. Только голограмму. На голограмме Полю было двадцать лет. Мальчишка...
Волосы грязны до невозможности. Но если вымыть...
“Аленке бы понравилось”, – усмехнулся Виктор.
В последние дни он все время думал о своей любе. Как там она? Сходит с ума, наверное. Ведь он обещал вернуться в сентябре. Многие портальщики выходят первого сентября в день открытия врат. Едва пройдут контроль, мчатся к инфокабинам.
“Сенсация”, – орут...
Их жены и невесты ждут за кольцом охраны.
Возможно, Аленка тоже ждала. Но не дождалась.
Из-под бритвы брызнула кровь. Черт! Опять порезался. Бритву он купил по эту сторону врат. Но так и не научился бриться.
Скорее бы назад, за врата! Где есть горячая ванна... (О-о!!!), где ждет Аленка и где по утрам электронная бритва скользит по лицу, приятно щекоча кожу.
ХХХ
Слабый ветерок разносил пороховой дым. Борис уже не стрелял. Сидел на валуне, угнездив между армейскими ботинками автомат. Виктор остановился перед ним.
– Ну, что скажешь, Виктор Павлович? – мрачно спросил Борис, провел ладонью по отросшим волосам.
Перевернутая каска лежала на земле. В ней – крошеные крепенькие грузди. Борис – заядлый грибник. Половину термопатронов из блиндажа извел на сушку грибов. И то: грибы здесь попадались удивительные. Особенно хороши белые, ножки грушами, шляпки ровные, коричневые, без изъяна. Такие бы на видеокартину прямиком. Ноябрь месяц, а белые все прут. Чудеса! Собирай хоть ведрами. Только надо знать, где грибы брать. К примеру, рядом с блиндажом на косогоре грибов нет, а чуть отойдешь на соседний холм, где густеет ельник, там грибы ковром стелятся. Такое диво! Виктор две инфашки перевел на запись. Знал, что глупо, а все равно снимал. Зато в мортале, если грибы попадаются, их брать нельзя. Там они всегда огромные, блеклые, на ощупь резиновые. Только срежешь, гриб сразу начинает гнить, чернеет и на куски разваливается.
Когда они выбрались из мортала, то весь первый день собирали грибы, нанизывали на ветки и жарили на костре, благо Виктор (сам он мысленно себя благодарил за сообразительность), прихватил с собой два вечных кремня и (вы не поверите) несколько пакетиков соли. К счастью, съеденные в первый день грибы они тут же выблевали. Только Савин не блевал. Так он помер к утру... Не отравился, нет. Просто желудок после длительной голодовки не выдержал.
Лейтенанту Борису Рузгину двадцать два. Виктору Ланьеру – тридцать пять. Старик (почти) рядом с этим мальчишкой. Да и внешность у Борьки... Ребенок, только очень большой: светлые волосы, торчащий во все стороны, нос курносый, скуластое лицо, румянец во всю щеку... Вернее, румянец был прежде, а теперь после мортала, кожа сделалась пепельной, щеки запали. Но все равно – типичный бакалавр, мечтающий стать магистром. С Борисом Ланьер познакомился по ту сторону врат, на медицинском инструктаже. Борис стеснялся. Улыбался через силу.
Пожал Виктору руку и сказал:
– Это очень важно. Мне надо туда идти... А вы? Наверное, не в первый раз.
– Впервые. Я – портальщик. Виктор Ланьер.
– “Дельта-ньюз?” – В восторге стиснул Борис руку Виктора. И опять смутился. – Я только вашу программу и смотрю! А то я гляжу... лицо знакомое. Вы мне – как друг. То есть... – опять смутился. – Без всяких “как”. Я благодаря вам кое-что в жизни стал понимать.
“Если бы я хоть что-то понимал в жизни!” – усмехнулся в ответ Ланьер. Мысленно, разумеется.
Молоденькая врачиха-лекторша демонстрировала перед ними голограмму человека, которому пуля угодила в живот. Со всей наглядностью, на которую способен проектор.
“А какой у вас номер коммика?” – наперебой интересовались лейтенанты, не обращая внимания на выпавшие из живота серые жгуты голограммных внутренностей. Лекторша строго хмурила брови и осуждающе качала головой. Все это игра: и медицинский инструктаж, и двухмесячные лейтенантские курсы. Большую часть времени они сидели за тренажерами-компьютерами. То есть развлекались играми-стратегиями... я за “красных”, ты за “синих”. Голограммы солдат, своих и вражеских, носились по комнате, у которой уже не было стен, грохотали выстрелы, вспыхивали лазерные разряды. “Ты убит!” – вновь и вновь полыхала алая надпись. Пару раз им позволили пострелять из муляжа “Гарина”, один раз показали, как разбирать УЗИ, опять же муляж. Настоящее оружие выдавали в охранной зоне перед тем как пройти врата. В той же зоне по возвращении оружие конфискуют. Если, конечно, ты не бросишь его за вратами. За потерю личного оружия придется вносить компенсацию. Так что лучше брать старое проверенное и недорогое оружие – “Гарин”, УЗИ, “Калашников”. Но молодняку подавай что-то фантастическое. Агенты у врат так и суетятся. “Возьмите новую марку, господин стрелок! Представите отчет о тестировании – десять процентов скидки!” Скидка! Как только молодой охламон слышит это слово, тут же хватает здоровенную железяку, от которой во все стороны торчат усики и рожки непонятного назначения и орет в восторге “О.К.” Железяку он теряет в первом же бою, или топит в болоте, или меняет на легонький автомат. И только уже перед вратами вспоминает, кукую сумму ему придется теперь выплатить за свою глупость.
По закону (пункт десятый “Кодекса врат”) каждая часть снабжается одинаково. На самом деле все не так. Ловкий командир умудряется получить больше боеприпасов и больше вездеходов. Кто-то – укомплектоваться ветеранами. А кому-то достаются одни новички... Интенданты приторговывают продовольствием.
А кому-то, чтобы набить брюхо, приходится собирать грибы.
– Жаль, засолить нельзя... – вздохнул Борис.
“Зачем Борька прошел врата?” – дивился Виктор.
Чтобы грибов набрать? Или набраться впечатлений?
А он сам?.. Тут следовало изобразить саркастическую гримасу.
“Я в самом деле старший, если не по званию, то по возрасту, – напомнил себе Виктор. – Я должен вывести ребята из этого треклятого мира”.
– От Васи нет известий? – спросил Виктор.
Борис отрицательно мотнул головой:
– Коммик молчит, зараза...
– Есть версия... – Виктор помолчал. – Наш батальон уже за вратами.
– Вася нас не бросит! – взвился Рузгин. – Такое невозможно!
– Еще как возможно!
Виктор не стал рассказывать лейтенанту, что на самом деле Васильев продал Рузгина с прочим молодняком Арутяну. Противно считать себя товаром. Они вместе вырвались из мортала – и Виктор не станет Рузгина унижать. Пускай тот старательно изображает из себя командира. Пускай...
– Может быть, башню диверы повалили... связь потому и не работает. Или аномалия какая... вырубает всю электронику, как летом.
– Часы-то включились, – напомнил Виктор.
Пока врата закрыты, электроника барахлит. Часы останавливаются, если у кого чип вживленный, чип отрубается. Вообще-то за врата с имплантантами настоятельно рекомендовано не ходить: бывали и смертельные случаи. А временный паралич – сплошь и рядом.
Богатеи берут с собой механические часы. Обычный компас. И бинокли с цейсовской оптикой. У маров – это первый товар.
Ланьер купил перед уходом за врата компас. А к часам и биноклю только приценился.
– Надо уходить, – сказал Виктор вслух. – Сегодня. Наши давно ушли. Сидеть здесь и ждать помощи глупо.
Борис остервенело провел ладонью по волосам.
– Голова дико зудит. Шампунь есть?
– Кончился.
– А мыло?
– Оставалось два куска. Тебе хватит. И на дорогу. Уходим?
Рузгин прищурился, посмотрел на блеклое осеннее небо.
– У нас еще два дня...
– Нет никаких двух дней. Времени впритык. Эмпэшники сейчас остались только на главном тракте, да и то не дальше перевала Ганнибала. Когда идут последние, мары слетаются к дорогам и рвут всех подряд. Выйдем завтра – не успеем.
Если бы не то путешествие через мортал, они бы дошли и за два дня. А так... восстановиться не успели. У Димаша, к примеру, отек на ногах до сих пор не прошел. Когда консервы кончились, он пил в том проклятом лесу непрерывно... Да и когда вышли... никто их не ждал, жидкой кашки не приготовил. Ели клюкву, траву, грибы. Зверья вокруг навалом. Но оно чуяло что-то... некий дух мортала. И разбегалось от людей, не подпуская на выстрел. Все патроны извели, а подстрелили... смех... одну утку... да и от той ничего не осталось. Одни ошметки и окровавленные перья. Потом им повезло: нашли брошенную палатку и в ней – несколько пакетов сухарей. Один уже вскрытый, заплесневевший. Сухари поделили поровну на четверых. К тому времени их осталось уже только четверо. Шли и сосали сухари, как леденцы. Через несколько дней зверье перестало их опасаться, но что толку? Патронов не осталось. Руками зайца не поймаешь. С ножом на медведя не пойдешь. Медведь им повстречался однажды: рылся в мусорной куче, и к людям не проявил никаког интереса. Они обошли зверя стороной. Очень медленно. На полусогнутых. Колени дрожали.
– Все из-за Эдика твоего. Из-за его дурацкой экспедиции! – воскликнул Борис. Сам понимал – глупо винить покойного. Но удержаться не мог.
– Он умер, – напомнил Виктор.
– Что вы там забыли? Сокровища? Клад?
– Не знаю.
– А Валгалла? Ты говорил о какой-то Валгалле. Что это?
– Не знаю, – повторил Виктор. Он в самом деле не знал. – Только название слышал.
– Вот как? Тогда почему мы полезли в этот идиотский лес?
Сколько раз они начинали этот разговор? Десять раз? Двадцать? Виктор сбился со счета. И – главное – зачем все это обсуждать? Эдик не сказал, куда идут. Зачем. Виктор знал только, что пойдут через мортал. Но мортал морталу – рознь. Есть зоны, по которым и летом можно разгуливать без опаски. Не задерживаться, не ночевать. Мчаться. Но не через черную зону. Это – смерть. Если бы Виктор знал, что задумал Эдик... Если бы знал – что тогда? Отговорил бы? Это невозможно? Пристрелил бы? Да, надо было пристрелить, как только въехали в мортал. И повернуть назад. Потом рвать когти, прятаться, сдаваться “синим”, а лучше у пасиков переждать открытия врат и рвать когти на ту сторону. Потому как на этой его бы под трибунал... Рискнул бы? Осмелился бы? Мог бы... Кроме одного – взять и хладнокровно пристрелить Арутяна.
С какой стороны ни посмотреть, экспедиция Эдика была авантюрой. Безумством. Или здешний мир свел их всех с ума? Эдика – первого. После чего он без страха полез в мортал. И других повел. На смерть. То он трус до посинения... то герой до безумства.
Таким как Эдик, лучше не соваться в завратный мир.
Спору нет, почти каждому нужно испытывать время от времени острые чувства, но кому-то хочется ощутить не только выброс адреналина в кровь, но и что значит – чужую жизнь в руках держать. И эту жизнь прервать.
Тут часто повторяли: “Настоящий мужчина хоть раз в жизни проходит врата...” – “А лучше дважды, потому что назад хочется вернуться”, – обычно приговаривал Виктор.
Говорят, кто побывал за вратами, непременно возвращается в Дикий мир... Один стрелок прошел через врата тридцать раз туда и обратно. И на тридцать первый уже не вернулся. Теперь он ходит по лесу всегда один, ему безразлично, мортал это, или обычная поросль. Старик в белом балахоне с котомкой за плечами. В узловатых руках белый посох. На кого направит посох – тот умирает. Сказки это? Или в самом деле так?
– Я пошел с Эдиком, чтобы вас вытащить, – Виктор пожал плечами. – Это только в Голливудских бибишках портальщики умирают, чтобы разнюхать что-нибудь новенькое...
– Тебе не нравятся блокбастеры? – обиделся за любимые головидео Борис.
– Напротив... обожаю сказки.
– А если я не отдам приказ сегодня уходить?
– Тогда будем зимовать в деревне пасиков, – пожал плечами Виктор. – Припасы там, кажется, имеются. Главное, соль еще осталась. Грибов наберем, насолим... Лося завалим... Если повезет. Я, признаться, пока только в зайца попал. Клюкву будем собирать. И сражаться с марами. Нормально. Мне будет, о чем рассказать следующей осенью в портале.
Борис скорчил яростную гримасу.
– Умеете же вы все так... – Он проглотил последнее слово. – Ладно... уговорили... Сегодня уходим. После полудня. Перекусим на дорогу и вперед... Сейчас отправляйтесь с Димашем в деревню, ищите термопатроны. Пищевые таблетки. И обеззаражку... Наверняка еще должно быть. В полдень – выступаем.
Почему Борис все еще изображает командира? А Виктор ему подыгрывает? Мальчишка совершенно беспомощен. Все решения принимает Ланьер. Идиотизм – сидеть здесь до последнего в надежде, что Вася пришлет им машину. Рузгин был почему-то уверен, что пришлет.
Наверное, они все еще держались за знаки отличия и звания, чтобы не превратиться в маров. Как только стрелок сбрасывает форму, он становится маром. Это закон завратного мира. Поэтому всеми силами до самых врат стрелки соблюдают субординацию. Или хотя бы стараются соблюдать.
– По-моему, не стоит тратить время на деревню, – заметил Виктор. – Консервов в блиндаже навалом, люминофоров тоже хватает. Термопатроны кончились. Не страшно. Возьмем спальники, палатку... Дойдем. Лишние пару часов сэкономим. У меня мерзкое предчувствие на счет этой деревни.
– Я все еще командир, – напомнил Рузгин. Правда, не очень уверенно. – На ваши капризы обращать внимания не намерен.
О, как старательно он изображал строгость! Так и хотелось запечатлеть его физиономию на видашку. Виктору вспомнилось как в начале лета в ложбине они столкнулись с зайчонком. Стали как два идиота палить по малышу. Еще Валюшка была с ними. Так она бегала и кричала, чтобы они прекратили изуверство. Два раза чуть под выстрелы не угодила. Заяц прыгал, метался, но почему-то в кусты вверх по склону не убегал. Вдруг сел. Сидел, весь дрожа. Ухо ему пулей оцарапало, кровь текла. Виктор схватил малыша на руки. Рузгин достал из аптечки спрей-антисептик и зайчонку ухо опрыскал. Отпустили ... Сейчас наверняка здоровущий вымахал. Зайцы тут килограммов по восемь-десять. Суп бы из такого сварить.
– Хорошо, пусть это будет каприз. Или даже лень. Но знаете сколько пользы проистекает от лени? – пытался настоять на своем Виктор.
– Идите! – огрызнулся Борис. – Желаю удачи.
– Есть, командир! – вытянулся в струнку Виктор.
Борис махнул рукой:
– Извините, Виктор Павлович... Ладно, в самом деле... хватит в войну играться... Я пока патроны припрячу. Те, что с собой не возьмем. У вас бластер как? – И Борис, и Димаш обращались к Виктору исключительно “на вы”.
– Три выстрела. Может, и на четвертый хватит.
– Маловато. Придется и вам автомат прихватить. Ну, давайте, бегом в деревню.
– Без завтрака не пойду, – “взбунтовался” Виктор.
– Так Димаш наверняка уже кофе сварил. Я отсюда чую.
“Игра в войну... безумная игра... – думал Виктор, шагая к блиндажу. – Жестокая”.
В морозильнике около врат за лето обычно скапливается сотен пять трупов. Иногда и больше. Когда врата открываются, первыми на ту сторону вслед за портальщиками отправляют черные мешки с трупами.
“Завратный сюрприз...” – именовали эти грузы портальщики.
Сам Виктор никогда эту шутку не повторял в новостных программах “Дельта-ньюз”. Считал дурным тоном. Впрочем, он на многое смотрел не так, как другие. Его раздражало то, что прочим нравилось. Он анализировал – они искали оправданий. Его не любили и не понимали. Гремучка то возносил его до небес, то грозил уволить. Виктор Ланьер относился и к угрозам, и к похвалам равнодушно.
“Я должен вывести ребят из Дикого мира”, – вновь мысленно отдал себе приказ Виктор.
Они в самом деле были для него ребятами, детьми. Которые заслуживают снисхождения, как любые дети.
Виктор вспомнил день, когда они похоронили Валюшку. Закопали тело в ложбине за косогором. Там земля рыхлая... Накидали сверху лапника, поставили крест. Виктор сел на камень. Смотрел на невысокий холмик. Валюшка была обречена. Но Виктор вел ее через мортал. Сначала вел, потом сделал из куртки волокушу и тащил. Он лучше других сопротивлялся морталу. У других силы таяли, а Виктор достиг какого-то предела и остановился. Савин, к примеру, каждый час кидался на землю и вопил: “Не могу больше... не могу...” У него шла носом кровь... Ноги превратились в сплошные раны... Он то ел непрерывно, то забывал перекусить. Борис поднимал Савина и гнал вперед пинками. Виктор думал, что первым не выдержит именно Савин. Но первым умер здоровяк Ласло. Зашатался и рухнул на серую землю. Мертвый.
Борис смотрел на свежую могилу и плакал. Размазывал слезы перепачканными в земле руками, на щеках оставались грязные разводы.
– Мы бы все погибли, если бы не вы, Виктор Павлович...
– Ерунда, вы бы с Димашем сами вышли...
– Нет, мы бы назад поперлись. Или вперед.
Вперед? Что бы было, если бы они прорвались через ловушку? Попали бы в таинственную Валгаллу?
– Ну почему вы, портальщики, не расскажите, как тут страшно? Почему не остановите? – Борис все повышал голос. Он уже кричал. – Расскажите правду! Остановите! Здесь же кровь! Смерть! Убийство. Подлость! Ну скажите... скажите...
– Да говорили уже... сотни раз... – устало махнул рукой Виктор. – Помнишь репортаж о резне в Амиде? Нет? Вот видишь... А стоило бы поглядеть прежде чем сюда соваться. Кто хочет, тот знает. Но все равно сюда идут. Вот ты – почему здесь?
– Я не могу сказать, – Борис жалобно всхлипнул.
Кажется, он надеялся, что Виктор Ланьер начнет его расспрашивать. Но Виктор промолчал.
ХХХ
Лейтенант Рузгин не ошибся: Димаш уже все приготовил. И кофе сварил, и хлеб гидрировал, на каждого – банку с мясом разогрел. Бумажные тарелочки расставил на столе (ящик из-под парализующих гранат пригодился). В пустой банке лежали жареные грибы с лучком и майонезом. Лук они еще в первые дни накопали в деревне на грядках пасиков. По части готовки Димаш не простой кашевар, а чудодей, колдун. Недавно суп из грибов сварил такой, что все трое обожрались до совершенного безобразия. Долго потом ворочались в спальниках, не в силах заснуть. И, чтобы хоть как-то сладить с неимоверной тяжестью в желудке, тайком крались к огромной кастрюле, принесенной из деревни, черпали остывшее варево в надежде, что несколько добавочных ложек победят невыносимую тяжесть в желудке. После того замечательного супа у всех троих возобновился этот чертов понос.
Услышав приказ Бориса, рядовой Димаш подпрыгнул от радости.
– Давно бы так!
Борис вздохнул. Если бы вышли они вместе с батальоном, то наверняка (почти) Рузгин мог рассчитывать на присвоение нового звания. А так... как пришел он лейтенантом в этот мир, так лейтенантом и уйдет.
– Люминофоры брать? Помнится, в тайник мы сложили массу люминофоров. – На той стороне Димаш заведовал складом. Прятать, перепрятывать, создавать ячейки хранения – было его страстью. Запасливость – хомячья. Прежде и щеки были под стать – теперь запали.
– Бери. Чем больше, тем лучше, – кивнул Рузгин. Пусть Димаш тащит люминофоры, а то прихватит что-то совсем непригодное. Его не остановить.
– Говорят, у ворот почти не стреляют. Там всегда дежурят эмпэшники.
– У ворот – да. Но до ворот еще дойти надо, – уточнил Виктор. – Хорошо, если перемирие успели заключить, тогда пальбы не будет. А если нет... Наблюдателям и эмпэшникам не всегда удается навести порядок.
Про ворота и обычаи этой стороны он знал куда больше остальных – все-таки портальщик. Но пусть он знал, что должен увидеть, все равно, увидев, бывал потрясен. Ему даже казалось, что Димашу и Рузгину проще. Хотя они тоже в первый раз прошли врата.
– Военная полиция будет держать охрану до последнего вечера. Но в десять они уйдут. До полуночи у ворот давка, паника. Все зависит от того, сколько патронов у кого осталось, – уточнил Виктор. – Лучше бы нам проскочить пораньше.
В этот раз Димаш не стал рассиживаться за импровизированным столом. Запихал в рот бутерброд с паштетом, глотком опрокинул кофе и выскочил из блиндажа. Виктор последовал за ним. Хоть и не так спешно.
– Француз... То есть извините, Виктор Павлович... – Димаш, помня о разнице в возрасте и положении, относился к портальщику уважительно. – А правда, что мары зимой совершенно звереют, и трупы едят.
– Правда, – подтвердил Ланьер.
Он сам видел немало голограмм с изуродованными трупами, что находят весной, когда врата открываются. Но обглоданные трупы никогда не показывают в новостях. Негласное соглашение портальщиков.
– А правда, говорят, что человечина сладкая?
– Извини, не пробовал.
– Ну, может, слышали?
– Я много чего слышал, Димаш. Но это не значит, что должен тебе все рассказывать.
ХХХ
Деревня пасиков располагалась в низине. Если смотреть отсюда, с поросшего чахлым лесом холма, она казалась игрушечной. Белые аккуратные домики, оранжевые черепичные крыши. Дома ровненько выстроились вдоль единственной улицы. Тишина. Покой. Красота. Яблони в садах. Яблони высотой с березу... Яблоки падают... пах... пах... яблокопад... как звездопад... загадывай желание. Желание одно: пройти врата. Вернуться. Когда это, интересно, пасики, успели яблони насадить? Сколько же они тут лет жили? Кажется – спустишься в деревню, а там на пороге тебя встречают детки, девушки, довольные мамаши...
Ни хрена там нет. Никого. Два крайних дома сожжены дотла. В остальных выбиты окна, сорваны двери. Деревню грабили уже несколько раз. К тому времени как Рузгин и двое его подчиненных добрались до этого холма, деревня уже опустела. За все время – а сидели они здесь с сентября – в низине дважды появлялись мары. В первый раз их было трое, они набили полные мешки всем, что попадется, и ушли. Димаш тогда почти не мог ходить. Борис походил на призрак. Виктор равнодушно смотрел, как мары уходят.
“Но вернутся... непременно вернутся”, – решил тогда.
Мары вернулись через неделю. С тележкой. Трое друзей (Валюши уже не было в живых) немного оклемались. Рузгин велел вооружиться только бластерами и идти в деревню. Мародеры и не подозревали об опасности, стаскивали награбленное в один двор. Потом привязали к дереву сделанный из тряпок манекен и принялись палить. По знаку Рузгина три лазерных луча пресекли веселье. Трупы маров зарыли на огороде, из награбленного взяли банки с консервами, а остальное спрятали в тайник. Там было штук двадцать термопатронов и три упаковки люминофоров.
Именно к этому тайнику теперь и шли Виктор с Димашем.
Миновали голубую будочку уличного туалета, застывшую у самого подножия холма. Их несвершенный подвиг на ниве гигиены. Значит уже половину дорогу до деревни прошли.
– Если честно, самым интересным был тот, первый бой, – признался Димаш. – Когда мы выбили “синих” за перевал. А потом пошла какая-то бурда... Передислокация, марш-броски. Своих сколько раз обстреливали! Кретинизм какой-то Неужели все нельзя распланировать? Так ведь, Виктор Павлович?
Виктор пожал плечами.
Он честно говоря, плохо представлял, что на этой стороне можно назвать словом “интересно”. Гору трупов? Чье-то изувеченное тело? Взрыв фотонной гранаты? Все это он видел.
Гора трупов была, правда, не велика. Семнадцать тел, обугленных, в обгоревших лохмотьях. Около “горы” стоял парламентер “синих” с грязноватой белой тряпкой в руках и ругался с майором “красных”. Рядом представитель наблюдателей что-то записывал ручкой в измызганный блокнот. Было жарко, парламентер то и дело отирал белой тряпкой лоб. Два санитара в накидках с красными крестами на груди и спине сидели на подножке медицинской машины и курили. Рядом на земле лежала стопка черных блестящих мешков для трупов. Когда Виктор принялся снимать на видашник машину, парламентера и погибших, один из санитаров кинулся на него, потрясая кулаками и ругаясь. Хотел отнять камеру. От санитара помог отбиться Димаш. Отступив, Виктор показал “синему” значок с голограммой портала “Дельта-ньюз”. Но значок портальщика привел санитара в еще большую ярость.
©Роман Буревой.2006г.
Используются технологии
uCoz